Инфляция жизни

Почему сегодня тысячи смертей ни на что не влияют?

Завтра очередная годовщина путча, Государственной комиссии по чрезвычайному положению, ГКЧП, - именно тогда был вбит последний гвоздь в крышку гроба Советского Союза. А я до сих пор не могу понять – как при крушении такой махины, занимавшей одну шестую часть земной суши, с населением в почти триста миллионов человек, погибло всего трое?

Кто сейчас помнит Илью Кричевского, Дмитрия Комаря и Владимира Усова, 20 августа легших под колеса БТРов в туннеле под Садовым кольцом Москвы? А ведь чем-то больше они, чем Ельцин, Кравчук и Шушкевич, способствовали падению СССР. Все увидели их смерть и ужаснулись. Уже через четыре дня после их гибели Украина объявила независимость.

Но все же я не об этом. О другом. Почему тогда хватило трех жизней, чтобы повалить колосса, почему сегодня тысячи смертей ни на что не влияют?

С юных лет мне врезалась в память книга Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста». Там есть поразительное описание, как весь Лондон, крупнейший в первой половине 19 века город мира, гонится за убийцей. Потому что люди умирали часто от болезней, голода, при родах, в драке, на войне, на фабриках, могли казнить как еретика, но жестокое убийство молодой девушки поразило город. Такого не бывало! И народ сам убийцу поймал. Понимаете, как редко тогда было убийство, как относились к отдельно взятой жизни? Пусть это литература, но не зря Диккенса называют первым реалистом.

Кстати, по той же причине уважения к жизни весь мир знает Джека Потрошителя, который убил в 11 раз меньше людей, чем Андрей Чикатило. Во времена Чикатило жизнь уже не так ценилась…

***

Две мировые войны, автомобилизация мира, авиакатастрофы и прочее научили людей, что жизнь может оборваться совершенно неожиданно. Но с другой стороны – человечество избавилось от главных причин смерти – чумы, тифа, язвы, оспы, - из-за чего опасаться жить стали меньше. Ценность жизни повышается с каждым днем благодаря космической скорости развития медицины.

И потому в нормальные времена в нормальных странах одна, две, три жизни меняли историю. Жанна взошла на костер, и история Франции изменилась. Сталин сдох в одиночестве на полу своей комнаты, потому что без приказа боялись войти – и миллионы вышли из лагерей. Кричевский, Комарь и Усов легли под колесами БТРов – и рухнула империя со всеми ее дурацкими ракетами.

Но почему сегодня такого не происходит? Почему тысячи полегших на Донбассе пока ни на что не влияют? Еще не всей мерой отмерено? Или на маньяков типа Путина законы истории не действуют? Отчего мы об очередных погибших на нашей земле не думаем уже не больше, чем очередных жертвах вечных терактов в Ираке? Инфляция жизни или инфляция совести нашей? Нет ответа.

Ждем его, ответа. От вечного хладнокровного и всегда справедливого судьи. На труп Муссолини в Милане мочились все прохожие, Чаушеску повесили кверху ногами после расстрела, Муаммару Каддафи досталось еще больше и по-восточному жестче. Неужели нынешний автор этой громадной резни думает, что его похоронят лицом вниз, как в известном анекдоте времен застоя про Брежнева (Хороните лицом вниз. Чтоб когда через двадцать лет откапывать будете, чтоб в …опу целовать вам проще было)? Не будет так. Ценность жизни инфлюирует. Зато ценность показательной смерти подонков возрастает.